Впервые я увидел Володю Волкова, когда формировался наш новый 6-Г класс в школе-новостройке в Очакове. Наша семья тогда вынуждена была переехать на новую квартиру из старого дома в центре Москвы, назначенного под снос, и этот переезд для меня был, как переселение на другую планету. После привычной городской сутолоки, суеты и шума (окна у нас выходили на Садовое кольцо) Очаково выглядело совершенно как деревня. Да это и была настоящая деревня в пятистах метрах от нашего островка новостроек, стоявшего в окружении буйной зелени. Через овраг начинался довольно большой Троекуровский лес.

Вот в таких непривычных условиях нам, городским детям, приходилось начинать жизнь заново, входить в новый круг общения. Так получилось, что у нас в 6-Г оказалось большинство деревенских и местных, которые жили в старых пятиэтажках. Волков оказался одним из них.

Поначалу местные держались особняком, косо поглядывали на нас и пытались верховодить, но после ряда ознакомительных драк – благо у нас была неплохая дворовая подготовка! – в классе сложилась иерархия, и всё пошло своим чередом.

На Володю я обратил внимание в первый же день. Мне понравилась его независимость: он как бы находился над всеми и смотрел на нас со стороны. Однако он был отзывчив на любую авантюрную затею, и когда его посадили рядом со мной, мы подружились. Через месяц мы были уже закадычными друзьями, играли втихаря на уроке алгебры в портативное домино, вместе ходили на пруд.

В один из зимних вечеров Володя пригласил меня к себе домой, сказав, что у него есть гитара и что он умеет на ней играть и знает несколько песен Высоцкого. Мы стали собираться у него после школы довольно часто, пели песни, мечтали...

В 7-м классе мы решили создать свою музыкальную группу. Инициатором этого, конечно же, был Вовка. Собравшись втроём после уроков у меня дома и немного порепетировав, мы решили дать первый концерт прямо у меня на балконе. Условия были неплохие – во-первых, балкон длиной шесть метров (есть где развернуться), а во-вторых, аудитория: дом напротив на расстоянии примерно 30-40 метров. Когда мы запели, эффект присутствия зрителей, как нам показалось, был полный: любопытные из девятиэтажки напротив выглядывали из окон и выходили на балконы, чтобы посмотреть, кто же там так орёт.

Удовлетворившись первым и последним концертом, наша группа прекратила своё существование, поскольку Вовка увлёкся школьной самодеятельностью и стал готовиться к празднику патриотической песни.

Володе всегда был свойственен дух соперничества, который, как мне кажется, ему во многом в жизни помогал, и когда я записался в секцию классической борьбы и стал рассказывать, как проводятся тренировки, то уже через неделю он тренировался вместе с нами. Надо сказать, что получалось у него довольно-таки неплохо. Он был ростом выше своих сверстников, а в борьбе это немаловажно, поскольку длинные руки и тело создают эффект "тягучести", что для соперника является большим неудобством. Одержав на соревнованиях несколько побед, он одним из первых в секции получил юношеский разряд по борьбе.

Нам нравилось тренироваться, мы любили наш подвал в Аминьево: в нём была какая-то таинственность. Помимо двух больших залов с борцовскими коврами там было множество дверей, и они всегда почему-то были закрыты, что возбуждало в нас сильнейшее любопытство.

Очень нам нравился неповторимый запах зала – это была смесь запахов кожи и пота, с лёгкой примесью сырости. Запах врезался в память и остался на всю жизнь – мы с Вовкой потом частенько вспоминали его с пронзительным чувством неповторимости тех времён и того удивительного состояния души...

Ближе к десятому классу Вовка стал всё реже и реже посещать тренировки, поскольку на него обратила внимание прекрасная половина человечества, что нашло в нём отклик.

Огромную роль в будущем творчестве Володи, как считал он сам, сыграл наш учитель русского языка и литературы Александр Фёдорович Кузнецов. Преподавая свои предметы с любовью и вдохновением, он нас научил не только правильно писать и говорить, но и привил любовь к русской литературе и поэзии. Урок его начинался с удаления из класса всех мешающих учебному процессу. В основном это были деревенские, которые, впрочем, скоро сообразили, что много теряют – одноклассники рассказывали, как интересно на уроках Кузнецова! – и большая их часть потом упросила учителя не выгонять их, обещая, что не будут мешать.

Когда Александр Фёдорович начинал читать прозу или стихи, мы будто переносились в другой мир и выходили из этого состояния только со звонком. Я не могу сказать, когда Володя написал первые свои стихи, но знаю точно, что начало этому положили уроки русской литературы.

Володя то и дело удивлял нас своими необычными и неожиданными поступками. В очередной раз удивил, когда в 10-м классе решил жениться. Ещё одной поразившей нас новостью было рождение у Володи двойни – к тому времени он уже полгода как служил в армии.

По возвращении началась семейная жизнь, Володя работал, обеспечивая семью, – и этот новый опыт ответственности и самостоятельности не приземлил его, а, напротив, дал новый импульс творчеству. Он стал писать песни всё более образные, серьёзные, философские. Я к тому времени поступил в институт, и мы стали немного реже встречаться, так как после рождения двойни он получил квартиру в другом районе. Прошло время, Володя начал тосковать (очевидно, сказалось однообразие быта) и, к сожалению, стал понемногу злоупотреблять алкоголем. Мы по-прежнему встречались вечером и ходили гулять по центру столицы.

Я вырос в Центре и очень любил уголки моего детства, меня всегда тянуло в тишину узких уютных старых улочек. Постепенно и Вовку, который полюбил со мной гулять, очаровало обаяние старой Москвы.

Однажды он пригласил меня в кафе "Север", что находилось на улице Горького (Тверской). Как всегда, он "заправлялся" в кругу приятелей алкогольными коктейлями, и я подумал, что надо каким-то образом попробовать его оттуда вытащить. Говорить ему о вреде пьянства было бессмысленно, и тогда мне пришло в голову использовать свойственный ему дух соперничества. Когда Вовка после выпитого пришёл в состояние расслабления, я сказал ему:

– Ты, Володя, конечно, очень сильный и крутой, но огорчу тебя! – ты ничего не сможешь сделать со мной на тренировке...

А я тогда серьёзно занимался каратэ, выступал на соревнованиях, тренировал группу при Горном институте. Как и следовало ожидать, его это очень задело! Мы договорились выяснить отношения у меня на тренировке, причём я подлил масла в огонь, сказав, что, если он не придёт, я перестану его уважать.

Через день он, сосредоточенный и хмурый, уже ждал меня у дверей зала.

Далее всё шло по плану: он злился, пытался драться, но ничего у него не получалось. В конце концов, получив солидную дозу тумаков и запыхавшись, он остановился и задумался. И его дух соперничества взял верх! Поздно вечером он позвонил мне и сказал, что будет тренироваться у меня до тех пор, пока не побьёт меня.

Мы по-прежнему гуляли после тренировок по Москве, заходили в кафе "Север", но пили уже только соки.

Прошло года полтора. Однажды Вовка позвонил и попросил приехать к нему без объяснения причин. Приезжаю и вижу его с огромным синяком под глазом. Страдалец начинает сокрушенно говорить, что тренировки ему ничего не дали, и вообще жизнь пошла под откос... Оказалось, что он решил попробовать своё мастерство на улице, когда увидел двух подвыпивших парней, которые громко и грязно ругались между собой. Подойдя к ним, он сделал им замечание, на которое они моментально отреагировали: Володя не успел опомнится, как уже был побит. Для него это была трагедия, которая, впрочем, дала дальнейший толчок развитию его бойцовских качеств: он стал тренироваться более осмысленно и менее агрессивно.

Сразу же после окончания школы Володя устроился на работу на комбинат сборных железобетонных конструкций (ЖБИ) формовщиком III разряда. В конце 1976 года он женился на своей однокашнице Марине, а спустя несколько месяцев (май 1977) ушёл в армию. Через полгода службы, в ноябре, он вернулся как отец двух новорождённых девочек Екатерины и Антонины.

Далее (стр. 20)

Познакомились мы с Володей в школе. Я училась в 6-А, а он в 6-Г. Как он узнал моё имя – я не знаю, но очень часто на переменах он находил меня и окликал: "Мариночка!" Володя был очень весёлый и звонкий, он казался совсем ребёнком. Мне прохода от него не было, ходил за мной по пятам. Выслеживал меня так настойчиво, что я от него скрывалась, просила подруг отвлечь Володю, чтобы спокойно уйти. Вечерами он звонил мне и пел по телефону песни, которые сочинял сам. Пел так много, что я передавала трубку маме и делала свои дела. Маме и мне очень нравились его песни...

Впечатление на меня он произвёл в девятом классе, когда после летних каникул он появился совсем другим, высоким юношей, с длинными волосами. А когда я увидела его на есенинском вечере, сердце моё сжалось.

Он тогда написал музыку к стихам Есенина, сам пел и играл на гитаре. Девчонки передавали ему записки через мою подругу Наташу Подковырову, которая училась с ним в одном классе. В неё был влюблён Володя Гудков, его друг... Так образовалась наша четвёрка, и мы везде были вчетвером. На классные "огоньки" Володя меня приглашал в свой класс, но девочки из его класса обижались и однажды мне об этом сказали. Их можно было понять, ведь в их классе было всего 10 мальчиков на 20 девочек!

Часто мы прогуливали уроки, гуляли, ходили в кино и попадались на глаза учителям, которые звонили и жаловались нашим родителям. Но мы были счастливы и ничего не боялись.

В ЗАГС мы с Володей побежали сразу после окончания школы, когда нам не было ещё восемнадцати лет. Нам сказали приходить позже, когда станем совершеннолетними. И летом мы поехали к морю, в Адлер. Мы были самые счастливые! Там, на море, мы поняли, что не можем друг без друга. Наступила осень, нам исполнилось по восемнадцать. 26 ноября мы пошли в ЗАГС, где сразу же сказали, что уже были здесь пять месяцев назад, то есть испытательный срок уже прошли.

Работница ЗАГСа посмеялась, поздравила с днём рождения и назначила регистрацию на единственный свободный день, 31 декабря.

Сердце ликовало!.. Мы позвали на свадьбу всех друзей из наших классов.

Через 5 месяцев, в мае, Володю призвали в армию. Я была на четвёртом месяце беременности. Проводы были в ресторане "Прага", в тесной компании.

День и ночь я молила Господа, чтобы родилась двойня – тогда бы Володю отпустили из армии. Просила врачей прослушать второе дыхание, но они только смеялись и говорили, что мне самой надо в детский сад. Мне тогда никто не давал восемнадцать! А за месяц до родов друзья стали поздравлять с двойней. А я сама ещё не знала, сколько у меня малышей.

В армии Володя служил тяжело. Хорошо, что у него там был друг, который стал для него опорой. Писал мне Володя очень часто, письма я получала через день. Из армии Володя привёз много новых песен. Только со своей гитарой, по злобе командира, ему пришлось расстаться.

И вот чудо! Я родила двойню, да ещё прямо в свой день рождения. Володя был счастлив. Даже не поверил сначала: думал, что мы решили пошутить.

В армии он служил пять месяцев. Вернулся в ноябре, через месяц после рождения наших дочек.

Мы тогда очень уставали, приходилось не спать ночами. Стали ссориться... Володя замыкался, уходил в себя и писал много песен. Всегда я первая их слушала. Потом дети стали занимать всё моё время, и Володя отдалился. Он уходил, гулял по Москве, знакомился с новыми друзьями. И посвящал себя творчеству. Семья распадалась. Молодые ведь часто ошибаются, не выносят трудностей. Так и мы, вспыльчивые, невоцерковлённые молодые люди не выдержали испытаний семейной жизни.

Но даже после развода Володя звонил и пел мне свои новые песни...

Необходимость обеспечивать семью и тот же неспокойный нрав заставили Володю познакомиться со множеством профессий:

– слесарь на комбинате ЖБИ (1978),
– водитель (октябрь 1978 – март 1981),
– электромонтёр и помощник машиниста (апрель 1981 – сентябрь 1982),
– маляр,
– техник (по январь 1986),
– сторож вневедомственной охраны (до января 1988 г.),
– таксист (февраль 1988 – сентябрь 1989).

С 1991 года Владимир работает только с друзьями: у М.Е.Шкатова в издательстве "Посад", на приходе в селе Бегоща Курской области у протоиерея Владимира Волгина.

Он продолжает исполнять ранние и начинает писать новые песни. На смену довольно сильному влиянию творчества В. Высоцкого и, в меньшей степени, А. Макаревича – основных кумиров того времени, к середине 80-х годов в песнях Волкова проявляется яркая индивидуальность.

Далее (стр. 22)

Мы учились с Володей в одной школе в параллельных классах, и мне запомнилась его тогдашняя неуёмность во всём: в детских играх, в купании весной или в юношеском противостоянии учителям. Более близкое знакомство состоялось уже после 1980 года. Тогда очень многие увлекались восточными единоборствами, и наш друг Владимир Семёнович Орловский, который весьма преуспел в этом, тренировал группу молодёжи, в которую ходили и мы. Волков был страстным бойцом: отработав новые комбинации, он искал применения своим навыкам, приходя в другие секции и разыскивая таких же безудержных ребят, как сам, и спарринговал с ними иногда до серьёзных травм. Тренировались мы не только в зале, но и в парке Сокольники, где Володя подрабатывал сторожем. Частенько после его дежурства мы долго бродили по Москве и беседовали на самые разные темы: от необходимости ведения спарринга в классических стойках до вопросов о смысле жизни и проблем мироустройства. Иногда устраивали мальчишники, Володя приносил гитару и пел, а мы подпевали, пили и вели бесконечные разговоры. Бывало, он встречал меня после занятий в институте (я учился на вечернем факультете в центре Москвы) и пел новые песни в каком-нибудь московском дворике.

Размышления и поиски ответов на множество вопросов о тайнах мирозданья, об отношениях между людьми, о самосознании гражданина – всё это нашло выход в песнях Волкова, созданных в то время. Ветры перемен, шквал новой информации, семейные неурядицы, развод, встреча с новой любовью – фон очередного отрезка творческого пути Владимира. Песни этого периода сохранились в записях Алексея Пекшева, сделанных им у себя дома на обычном бытовом магнитофоне.

Далее (стр. 24)

С Володей мы были знакомы достаточно давно: я учился в одном классе с его младшим братом Колей, а позже мы вместе тренировались у Орловского. Однажды ещё школьниками мы услышали магнитофонные записи с его первыми песнями, и помню, что они мне понравились. Возобновилось наше общение уже в 1987 году, когда летом у меня была свободна квартира и мы там иногда собирались с друзьями. Володя тогда не расставался с гитарой, часто пел нам, и так незаметно для себя я проникся его творчеством. Мне его песни были близки и нравились настолько, что я специально купил японский магнитофон с эквалайзером, и мы несколько дней занимались записью песен с помощью такой бытовой министудии.

Вспоминается один случай: как-то днём Володя позвонил и спросил, может ли он приехать с новым знакомым. Я согласился, и они приехали. Накануне, когда он прогуливался со своей женой Лилей по Арбату и пел там свои песни, к нему подошёл прохожий с флейтой и стал ему подыгрывать. Ночью Володя написал песню "На бульваре гитара и флейта", а на следующий день привёз ко мне того флейтиста, и мы записали песню в их исполнении. Новый 1988 год мы встречали у меня, и сохранилась совместная запись Володи и Лили...

Творчество Волкова привлекало многих людей, и продюсер Юрий Аксёнов, почувствовав в нём перспективу и желая помочь, предложил Володе два пути:

– Быстрая раскрутка на эстраде, гастроли по всей стране, миллионная аудитория, но репертуар и темы новых песен определяет продюсер;

– Абсолютная свобода творчества, но довольно узкий круг слушателей и непрогнозируемые, случайные выступления и гастроли.

Володин выбор был очевиден.

Далее (стр. 27)

Мы познакомились с Володей, когда он работал таксистом. Тогда (это было в 1989 году) я занимался рекламными плакатами для артистов. Работа шла успешно, и с некоторыми из них у меня сложились тёплые отношения: Надежда Чепрага звонила, интересовалась делами; с Мишей Евдокимовым мы дружили. Я привык к тому, что дела идут хорошо, и предвкушал дальнейшую спокойную обеспеченную жизнь.

Потом, когда я однажды простодушно поведал о своих радостях архимандриту Кириллу Павлову ("Батюшка! Мои плакаты гораздо лучше, чем у многих конкурентов !"), – Старец, которому сразу стало всё понятно, так меня "похвалил", что я все свои плакаты выбросил. Но это было потом...

Как-то раз останавливаю машину. За рулем – Володя Волков, мы разговорились. Узнав, чем я занимаюсь и что сейчас еду в мастерскую, он рассказал о своих песнях, прибавив, что в багажнике у него есть гитара. Мы заехали ко мне, он спел. Песни были неплохие, но, как мне показалось, какие-то не очень вразумительные.

Я высказал ему своё одобрение и осторожно предупредил, что надо много работать и что обязательно нужно креститься.

После этого Володя часто приходил ко мне в мастерскую, мы занимались его старыми и новыми песнями, и это было непросто: он был очень обидчив и плохо воспринимал критику. Ко мне он приходил парадно одетым и на мои вопросы по этому поводу отвечал, что артист должен хорошо одеваться... Я ему говорил: "Ты что, старик, это же для сцены! А так ходи хоть в тренировочных...". Но у него были свои представления об артистической жизни, и ему очень хотелось жить этой придуманной жизнью. Помню его удивление, когда он узнал, что известная артистка Екатерина Васильева запросто ходит в церковь и там её можно увидеть на службе.

В то время, как и сейчас, у широкой публики была очень популярна блатная "романтика" и тюремная "лирика", и на этой волне с моими возможностями было легко сделать Волкову имя. Но Володя воспринял это с прохладцей.

И как-то само собой получилось (точнее, Господь дал!), что Волков пришёл к иной теме и стал писать о Православии и России. После того, как Владимир написал песню "Келья моя", я понял, что он на правом пути и я ему больше не нужен. И действительно, потом он начал отдаляться, и мы как-то разошлись...

Знакомство с актрисой Екатериной Васильевой и священником Владимиром Волгиным становится поворотным в судьбе Волкова. Евангельские истины были приняты Володей сразу, не вызывая сомнений и метаний. Казалось, он знал их всегда, просто пришло время, и он их сразу вспомнил.

Далее (стр. 31)

Познакомил нас Юра Аксёнов, прихожанин Подворья Антиохийского Патриархата, куда в то время ходила и я. Он сказал: "Познакомлю тебя с интересным человеком, у него такие песни – ты просто умрёшь..." Сейчас уже не помню, где первый раз Володя пел для меня, но это было потрясающе, ничего подобного я в то время не слышала, да и сейчас остаюсь при том же мнении: никто из наших современников на этом духовном пространстве не писал ничего подобного.

Потом мы познакомились поближе – с семьёй, с Лилей, которая произвела на меня удивительное впечатление: такая неожиданная, странная, ни на кого не похожая восточная красавица. Мы пришли с моим сыном Митей. Ему было тогда 17 лет, у него был сложный возраст, и Володя мне очень помог в это время. Он с Митей подружился даже больше, чем со мной, увлёк его спортом, был для него авторитетом, гасил конфликты, возникавшие между нами. Этого, конечно, я никогда не забуду и всегда буду очень благодарна ему.

Мы попали в дом, где всё дышало здоровьем, всё было вычищено, выглажено, Владимир сам был безукоризненно аккуратен. Взрослые ходили в белых носках, а дети босиком – здоровые, закалённые. В детской висели спортивные снаряды, и вся квартира была невероятно чистая.

Далее было судьбоносное знакомство с батюшкой Владимиром Волгиным, влюблённость в него, настоятельное желание ехать в Бегощу на приход в Курскую область. Лиля очень хотела этого и требовала, и, думаю, была права по-своему, потому что я до сих пор считаю, что жизнь в деревне и храмовое воспитание на свежем – в широком смысле – воздухе принесёт свои плоды, удержит детей в какой-то момент от необдуманных поступков. Волковы очень долго прожили в духовно экологически чистой среде. И именно там и в то время Володей были написаны лучшие песни.

Юра Аксёнов познакомил нас с целью помочь раскрыться Володиному таланту, лежавшему под спудом. У меня в этом мире не было никаких связей: ни среди песенников-эстрадников, ни на радио, и я пыталась что-нибудь придумать.

Пока, чтобы как-то поддержать Володю материально, предложила: "Хочешь, давай ездить со мной. Я езжу с роликами, кручу отрывки из фильмов и выступаю, а ты будешь петь".

И начались наши поездки. Поначалу Владимиру было тяжело выходить на сцену. Но со мной ему, может быть, было и не страшно: то он что-то споёт, то я что-то прочитаю, то кино покажем. Притом был заработок, и это было довольно ощутимо для семьи. Через некоторое время я привела его в передачу "Русский дом", а потом к своей родственнице, певице Татьяне Петровой. Мы пришли к ней домой, и он весь вечер пел ей свои песни.

Известность Владимира началась со знакомства с Таней: песня "Православные" несколько лет была гимном православных, когда все вставали, пели, плакали. Долгие годы продолжался его творческий союз с Татьяной Петровой, которая стала "крестной матерью" его концертной деятельности.

С этих пор он не только пишет, но и выступает на концертах; растёт его сценическое мастерство, он покупает концертную гитару. В 1991 году Володя принимает участие в передаче "Служу Советскому Союзу": он спел тогда "Атаку" и ещё несколько песен.

Распад СССР сопровождался разными явлениями, в том числе и бурной активностью патриотических сил. Один из центров консолидации православных патриотов размещался в Московском городском отделении Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (МГО ВООПИиК) под председательством Сергея Владимировича Королёва.

Далее (стр. 42)

У каждого из нас, кажется, присутствует какой-то свой, непохожий на остальные образ Володи. Не знаю, может, дело в по-русски многородственной Вовкиной душе, способной к саморастворению в товарищеском единстве, а может, всё дело в его мятущемся свойстве поиска то ли смысла жизнеприсутствия своего, то ли места какого-то своего точного в этой жизни, – так что каждому из нас досталось понаблюдать лишь по отрезочку его мятущихся рвений.

Нигде, похоже, не были скроены для него никакие рамки, к которым он, столкнувшись, непременно пытался однако примериться; никогда, похоже, "уходя за флажки", не радовался он открывшейся пред ним вольной шири. Что ему было по́ сердцу – он и сам бы не ответил. Но, пожалуй, многие сошлись бы на том самом мнении, что, будто, знал он нечто высокое для себя, видел и тянулся отведать того чистого Горнего воздуха, обрести которого никак не умел, а всё рвался... Не отсюда ли вопиёт к нам вся слёзная тоска его песен?

При первом знакомстве он показался мне чересчур угрюмым, как бы через силу исполняющим не работу, а какую-то свою извечную тяготу.

Мы познакомились в самом начале 1990-х. Московское городское отделение Общества охраны памятников (ВООПИиК) было тогда не столько центром – центром-то мыслил себя всякий самодеятель, способный вызвать сочувствие пары-другой слушателей, – а скорее базой разнообразно пробующего себя Русского патриотизма. "Дом Телешева" на Покровском бульваре (где размещается наше Общество) дал кров многим православным и патриотическим организациям. Здесь же Михаилом Евгеньевичем Шкатовым было создано православное издательство "Посад" и самый первый на Москве (вне церковной ограды) православный книжный магазин. Не помню, чтобы Володю увлекало возрождение Казанского собора на Красной площади – главное дело нашего Общества в то время, но он стал активно участвовать в деятельности издательства, взяв на себя развозку книг по России. По этой причине виделись мы мало. Так, может, это и тянулось бы, если б не случай, – для меня и радостный, и поучительный.

Помню, едем как-то в Мишиной машине, за рулём Володя (он как и Коля Крыжановский был классным водителем и помогал Шкатову в его постоянных перемещениях). По настроению, у меня что-то шутливо срифмовалось со словами одной из Володиных песен. "Ты это, поаккуратней! – строго предупредил меня Миша. "Ударит !.." – пообещал он, глядя на насупленного водителя. Потом уже, выйдя из машины, я попытался сказать что-то примирительное, а Володя серьёзно так предложил в ответ: "Давай вечерком посидим, я попою тебе, а ты меня покритикуешь".

Что это был за вечер! Володе удалось без особого тщания породить восторженное выражение лиц собравшихся в моём кабинете слушателей... Что касается меня – я, храня первую восторженность, стал постоянным и критиком, и почитателем его. Он потом тоже не раз вспоминал этот вечер, прося повторить кое-какие гитарные пассажи. Открылось, что сильные образы его стихов требовали от него не менее сильных музыкальных решений, и он немало упражнял себя поиском выразительных переходов – явный признак неординарного музыкального таланта. Длинные Володькины пальцы умели шнырять и растягиваться по гитарному грифу, казалось, вопреки возможному.

Он и был таковым – стремящимся к запредельному, любящим опробовать возможность невозможного, как бы утверждая имя своё – Испытатель! Здесь надо бы обратить внимание на сущность такого настроя жизни, идущего от "испытываться", "пытать себя".

С тех пор мы не раз собирались ради представления его новых песен. Он почему-то считал нужным обязательно опробовать свой новый цикл у меня в "Телешах". Любил, конечно, собрания. Так неожиданно привил свои песни и сыну моему Илюше – тот и теперь с каждым первым снегопадом непременно пропоёт Володино: "Снег – он хитрый... Потом полежит... Да на поля к пашеничке и ржи..."

... С первым снегом неладного того 2005 года пришлось проводить Володю. И чистый и слабенький лёг тот снежок, лёг на Русь, превращая в чистоту просторы нашего движения с Володиным гробом и преобразуясь в бурую массу за нами.

Так и живём теперь – со слёзной потребностью чистоты, льющейся из Володиных строк, неотличимой от впечатления от первого нежного снега, и с досадным впечатлением от взгляда в проведённые дни – бурую смесь чистых надежд и вязкой глины творимого личного следа...

Был бы Володя, спел бы...

Сентябрь 1990 года, я на даче собираю вещи, готовясь к переезду в Москву. Ясный солнечный день, окна распахнуты, за ними – золотые клёны и берёзы. По радио – беседа с каким-то автором-исполнителем песен, он говорит о России, о её красоте, о её осени.

    Здесь вода в ключах в жару послаще мёда,
    Мёд по осени – прозрачнее воды.
    Здесь на Пасху Божий день длиннее года,
    И молитвы благодатны, и труды...

Песни Владимира тогда легли на сердце. Я мало что запомнил, но осталось доброе впечатление. И вот мы вместе с ним едем в Дивеево.

Книжная торговля начала 90-х – это явление особое, вовлекшее в себя множество людей и изменившее их судьбы. Кто только не работал тогда в православной книжной лавке "Дома Телешева" на Покровском бульваре! Одних кандидатов геологических наук было не меньше четырёх. Преподаватели, спортсмены, таксисты, журналисты, социологи, военные... Вот и Владимира привело туда же, и мы с ним везём книги в Дивеево.

Движение плотное, Володя ведёт машину, зорко поглядывая по сторонам, и рассказывает о детстве, о том, как вырабатывал характер, учился драться – и, как говорили мне его друзья, преуспел в этом.

И, конечно, речь у нас тогда заходила о вере православной, о земле Русской, её красоте и бедах. Это было время самого разгара смуты, время восторженного ужаса. Говорили горячо и страстно, Володя от возмущения то и дело бросал руль, и мне приходилось напоминать ему, что машину надо вести или хотя бы как-то направлять.

– Я-то как раз и направляю, и веду! А вот ты не можешь управиться даже с собственной глупостью. Ты вспомни: когда все сдуру радовались появлению Горбачёва, а потом дружно, как бараны, голосовали за Ельцина...

В порядке самозащиты я перевожу разговор на тему о боевых искусствах, Волков легко переключается и рассказывает, как с юности ходил по подвалам, где мастера тайно обучали молодежь рукопашному бою. Рассказывает увлечённо и со знанием дела: для него это была целая жизнь. Под Нижним Новгородом мы останавливаемся, чтобы поесть в придорожной харчевне.

Когда возвращаемся к машине, за нами увязывается член полурусской банды, представители которой поглядывали на нас во время нашей трапезы. Разбойник доходит с нами до машины, заглядывает в кузов. Книги его не интересуют, он требует денег.

– Это Нижний, – объясняет он нам. – Три тыщи за въезд.

Сумма для той поры внушительная: рубль уже падал, но миллионами ещё не пахло. Володя, не склонный к агрессии, терпеливо объясняет злодею, что едем в монастырь, книги везём, а денег нет...

– Эта мине не надо. Тут Нижний Новгород. Три тыщи за въезд давай плати, – уверенно повторяет тот.

И тут Володя начал сердиться и властно велел мне сесть в машину. Затем он чуть отступил от оппонента, видимо, примериваясь, как бы его свалить и не покалечить, но тот вдруг проявил звериную интуицию и, варварски покрикивая "Э-э! Э!", отбежал в сторону. Волков сел за руль, стал заводить машину, а уголовник в этот момент, изрыгая грязную ругань, подбежал и схватился за дверь. Вдруг дверь захлопнулась, и мы поехали. Некоторое время мы нервно ждали погони, но обошлось. Чуть позже Володя мне сказал, что победил противника взглядом.

– А вообще-то, Жень, запомни: драться следует только в крайнем случае. Помню хорошо, что когда сильно побивал кого-нибудь, потом обычно дня три не мог в себя прийти. Гадостно, тошно, стыдно, сам себе противен... Так что если есть возможность избежать драки или просто убежать – беги! Это основа применения всякого боевого искусства в жизни...

В Дивеево мы приехали к концу вечерней службы, приложились к мощам преподобного Серафима, постояли немного в почти пустом уже храме: дело было в будни, и монастырь в те годы ещё не посещало такое огромное количество паломников, как теперь. Благословились у матушки настоятельницы и приступили к работе. Разгружали книги быстро: Володя подавал пачку из кузова, молодые монахини перебрасывали её по цепочке, я привычно укладывал пачки в столбы, успевая расспрашивать сестёр о монастыре.

После разгрузки почувствовали усталость и голод, ехать в ночь не хотелось, и мать Сергия благословила нас остаться. Послушница провела нас в келью, мы стали накрывать себе нехитрый ужин, попросили у неё стаканы... Она посмотрела на нас укоризненно, однако стаканы дала и кроме них принесла огурчиков, грибков и капустки:

– А то что у вас, одни бутерброды... И смотрите, матушка Сергия не любит, когда пьют...

– Да мы не буйные, сестра! Завтра будем как вот эти ваши огурчики!

Послушница улыбнулась и удалилась, я налил себе каберне, Володя водки, и потекла беседа, волнующая и прекрасная, смысл которой теперь не передать...

Утром тронулись в обратный путь, в Москву, готовиться к очередной поездке с книгами – теперь уже в Питер.

Многие друзья благодаря Володе пришли в Церковь. Его брат Николай и сейчас один из активных распространителей печатного слова Божия.
Далее (стр. 45)

Волкову был дан Богом такой талант, который не мог не привести его к православной вере и Церкви. Весь строй поэзии Володи говорит об этом, и сейчас это очевидно. Но в те далёкие времена, когда в наших разговорах только начинала звучать православная тема, – мне, потомственному атеисту, внуку комсомолки 30-х годов, это казалось мракобесием или, в лучшем случае, темой давно ушедших лет. На все его советы познакомиться с Евангелием и святоотеческим учением я говорил о теории большого взрыва, о Дарвине, Эйнштейне и прочем. Володя меня слушал, слушал и вдруг однажды сказал: "Ну ничего, ничего, может быть, потом когда-нибудь поймёшь..." Это меня задело, и я решил внять его совету, чтобы вывести мракобесов на чистую воду...

Не могу сказать, что сразу же после ознакомления со Священным Писанием я стал верующим человеком, но сомнение в атеистическом мировоззрении зародилось. Наши диалоги с Володей стали более предметными, меня поразила его искренняя вера, в которой была именно корневая убеждённость, а не былая неуёмность.

После двух лет мучительных колебаний и размышлений я был крещён в храме Петра и Павла на Яузе в присутствии Владимира Волкова и Михаила Шкатова и их жён Лили и Светланы. Это был первый значимый шаг на моем пути к Храму; далее Володя познакомил меня со священником Владимиром Волгиным, от которого исходили такие волны христианской любви, что все мои колебания и сомнения закончились. Началась жизнь в Церкви.

В начале девяностых годов благодаря М. Е. Шкатову появляется первый студийный альбом песен Владимира Волкова "С молитвой о России". Звучат "Монастырь", "Келья", "Атака" и многие другие. Кассета завершается песней "Православные", ставшей своеобразным патриотическим гимном. Выдающаяся исполнительница русских народных песен Татьяна Петрова начинает петь Володины песни и называет его своим любимым автором.

Далее (стр. 51)

Владимир Волков! Моя сестра Екатерина привела его в дом Татьяны Петровой на Тверской великим постом 1990 года. Тогда, устанавливая на рояле к работе магнитофон, я впервые услышал его голос из прихожей. Затем вошёл он сам, весёлый, бодрый, сильный, молодой, очень русский. С гитарой. Он много пел в тот вечер, без устали, задирая кверху бороду, закатывая по неистребимой привычке глаза, а затем, между песнями, резко перебегая этими выразительными глазами с одного лица на другое. В короткие паузы пальцы его продолжали перебирать струны. Тогда же всех сразу поразила выделившаяся его песня "Православные", которую Татьяна Юрьевна попросила повторить. Где-то в нашем архиве есть бытовая запись всего удивительного действа, и надеюсь, что она ещё всплывёт. Володя с радостью отдал "Православную" Татьяне, и надо ли повторять, что в её исполнении (в аранжировке Юрия Клепалова) она быстро стала известна всей стране, зазвучала на митингах, демонстрациях, съездах, по радио и на ТВ. Тогда ещё Петрову не закрыли СМИ Швыдкова и еже с ним.

После первой, самой лучшей, записи певица пришла ко мне с сияющим лицом, совершенно счастливая от этой поистине творческой удачи. Тогда она пела её всей душой, с верой в свою миссию, с надеждой и любовью. Думаю, что во многом благодаря этой и другим песням Владимира, исполненным Татьяной Петровой, имя его стало знаменито и в России и в русском зарубежье по всему свету. Это было хорошо, но штука в том, что Владимир сам хотел исполнять свои песни, выступать с ними перед своим народом и видеть, переживать его сочувствие, признательность, любовь. Без этого желания, стремления и ожидания своего звёздного часа он не смог бы написать множества других великолепных, нежных, красивых, мощных песен.

Не знаю, как насчёт мелодий, но над словом он работал помногу, профессионально, в отличие от меня, уничтожая навек и категорически то, что по его мнению не вышло, не получилось, не сложилось. Доделывал, искал рифму, эпитет – доводил. И никогда не принимал замечаний и пожеланий к руководству. Потому что всё это, как правило, уже предлагал до того себе сам. Кстати, я никогда не видел, как он собственно пишет, никаких черновиков.

Это всегда он делал в уединении. Зато часто он отсутствовал душою за общим разговором, уносился в таинство своих сочинений, смотрел внутрь, в горнее.

Часто Володины успехи отмечались застольем. Во всяком случае – в последний период, которым я бы обозначил время после его постоянного проживания в Бегоще, после прекращения его постоянных крестьянских и церковных трудов и забот. То есть – с ноября 1996 года. К этому моменту он перестал концертировать и даже писать, и отчасти я виноват, что он снова начал. Дело в том, что я показал Александру Мельнику свой фильм "Голоса Ветлуги", в котором Владимир Волков пел две свои вещи, в прологе фильма и в финале. Он существовал в картине почти в своём подлинном качестве, как житель русской провинции, точнее – как собирательный образ положительного героя. Президенту Фонда св. ап. Андрея Первозванного захотелось видеть Волкова в своей команде, отправлявшейся с выступлениями по всей стране, до Владивостока. Военно-патриотическая акция "За веру и верность". Вся она была снята нами на киноплёнку и ждёт своего часа быть смонтированной, теперь уже в память о Володе, которого там должно быть достаточно много.

По просьбе Мельника в начале ноября 96-го я послал Володе телеграмму: приезжай, дескать, есть дело. Он получил её, как рассказывал, в день, когда закончил полевые работы. И за день до нашего отъезда. И поехал в Москву, и как раз поспел к отходу поезда, который повёз нас для начала в город Буй Костромской области, а затем – по всем городам и весям, покрываемым тем самым чистым и святым снегом, столько раз и с такой проникновенностью воспетым им.

Трудно теперь поверить в это солдатское счастье, но это было: мы ехали с Поэтом вдвоём в купе через всю матушку Русь, общались много на все темы, я читал ему стихи, а он, конечно же, пел мне свои песни, старые и новые, иногда – только сегодня созданные. Казалось, этому не будет конца. В соседнем вагоне – мой любимый кинооператор, тоже настоящий друг Сергей Иванович Грязнов, и с ним ещё чернобылец Саша Гребешков, звукооператор, оба теперь покойные...

На Казанском вокзале мы с Вовой сели товарищами, а вернулись на военный аэродром в Чкаловском – друзьями, уже навсегда, навечно. Впрочем, было в дороге всякое, один раз чуть не подрались. Причём бывший десантник Волков не ожидал от рядового запаса Васильева силы и ловкости и шибко зауважал, разбив кулак о дверь купе. Для русских это нормально.

Владимир сильно выручил "акцию" своим присутствием в труппе, его всюду слушали внимательно, с доверием. Многое снято, есть его синхроны в тамбуре, на фоне проплывающих за его профилем деревень – лишь бы не было много брака! Негатив ещё не напечатан. Были Пермь и Вятка, Екатеринбург и Тобольск, Омск, Кемерово, Новосибирск, Красноярск-1 и Красноярск-26, Иркутск, Байкал, Чита, Хабаровск, даже Биробиджан – аж не верится, что так много, это всё – не считая локальных выездов группами, в которых мы обычно оказывались вместе. Даже попали в Приморье в места, где я служил в армии срочную, и я встретил в Черниговке двух офицеров из своей воинской части. Гарнизоны, зоны, госпиталя, ГЭС, монастыри... Другой раз думали, что и не выберемся. Кругом темень, мороз, Сибирь, бездорожье. И везде Володя пел, даже если недомогал или был уставшим, не выспавшимся. И временами – счастливым. 10 лет назад мы были на 10 лет моложе... В концертах представлял его я – после фрагментов фильма "Портрет на чёрном фоне". И говорил так: "А сейчас перед вами выступит человек, который живёт так как поёт, как верит. Он работает на земле, и у него шестеро детей". И зрители смотрели на него как на Бога.

Тогда же (в начале девяностых) Володя решает покинуть Москву и уезжает с женой и двумя маленькими дочками Настей и Алиной на приход к своему духовному отцу священнику Владимиру Волгину в село Бегоща Курской области.

Церковная жизнь в сельской глубинке нетороплива и не суетна: посевная, покос, уборочная, возня с техникой, строительство нового дома с городскими удобствами, рождение двух сыновей Андрея и Алексея... В ту пору Володе очень пригодились все навыки и умения, приобретённые ранее – он даже мебель делал сам. Но притом он продолжал писать песни, и они требовали аудитории. Существующие возможности тогда позволили выпустить только одну кассету "Не отыми покрова" с изображением на обложке храма в честь иконы Знамения Пресвятой Богородицы в Бегоще. Распространение её шло туго, имя автора не было широко известно.

В 1996 году Президент Российского Фонда всехвального Апостола Андрея Первозванного А.В.Мельник приглашает Володю в железнодорожную поездку "За Веру и Верность". От берегов верхней Волги до Владивостока протекал путь новопризванных миссионеров. Володины песни звучали в сельских домах культуры, дворцах краевой и областной культуры, в воинских частях, на подводных лодках и в местах лишения свободы.

Далее (стр. 58)

10 лет назад, 1996 год. Мы собираемся ехать из Москвы во Владивосток, в поездку протяжённостью почти 30 дней. У нас была такая замечательная команда, что мы и сейчас живём этими воспоминаниями, этой великой радостью, которая была тогда в нашей жизни. Я тогда посмотрел фильм Антона Васильева "Голоса Ветлуги" и стал разыскивать Волкова, чтобы позвать его в эту поездку, и услышал: – Нет, он больше не пишет, больше не поёт. Он в Курской области, живёт при храме, в православной общине, работает на тракторе...

Прошу Антона: помоги найти человека! Отбиваем телеграмму. А поезд отправляется вечером... Владимир успел! Как сейчас вижу: сидит на вокзале, поёт свои песни.

И вот подвели меня к нему.

– Здравствуйте, – я представился. – Может быть, споёте что-нибудь?

– Нет-нет, завтра...

Восемь утра, станция Дно, где-то под Костромой, я всех поднимаю:

– Ребята, работаем, перед нами вся страна, и мы сейчас ей всё расскажем...

Ирина Познахарева подходит ко мне и говорит, что Волков не может петь. Ему сто грамм нужно. Он впервые за долгое время выехал, боится... Потом я никогда не видел, чтобы Володя пил с нами, хотя часто наблюдал его в самых разных состояниях.

За десять лет нашей совместной работы Володя написал очень много песен. Мы много ездили вместе с концертами. Он стучался в дверь, заходил в купе:

– Ты спишь?

– Ну... (А вставать очень рано!)

– Я песню написал...

Я очень дорожу этим. Дети мои выросли на песнях Волкова, потому что когда я другого воспитателя не находил, просто ставил им пластинку... Они и сегодня его слушают.

Володя был человеком, который умел дарить любовь, выражая её творчески. Нам это трудно, мы многое делаем от ума, расчётливо. А он гений – в самом настоящем смысле этого слова: он мог принести любовь просто так, безвозмездно, просто подарить её. Мы во Владивостоке посмотрели фильм "В той области небес", потом стали обмениваться впечатлениями, оценивать: получилось – не получилось... А Волков сказал от сердца: это же великий фильм, прекрасный фильм!

Утром он написал песню "В той области небес", и как бы продолжил действие фильма, и осветил новым смыслом содержание нашей поездки.

Он был очень жёстким к тем людям, которые вели себя неправильно, по-хамски. Когда он чувствовал, что человек потерял совесть, то мог и наказать. Однажды в Минске мы были у Лукашенко в гостях, и с нами был один человек, очень известный, поющий, но – хам, не ставящий никого ни во что. И он начал делать что-то неприятное всем вокруг, и вдруг в секунду был побит. Причём его не били, он просто наткнулся на волковский кулак. Собрался и вечером уехал. Больше мы его никогда не видели, не слышали о нём, он не выступал с нами ни в каких концертах.

Но был и другой человек и другой случай... Однажды Володя Конкин наткнулся на тот же кулак. Утром он появился с синяком под глазом, я спрашиваю: где это вы, как? Тут появляется Волков и виновато говорит: "Прости, Саша, ну, качнуло так..." А Конкин нам до этого три дня не давал жить никому. И хорошо ведь "качнуло" – он и сейчас как шёлковый. Я говорю об этом, потому что жизнь сложна, и отношения с людьми бывают разными...

Мы очень любили Володю как человека. Я говорю об этом, потому что знаю, как ему было тяжело в жизни; потому что Володя был в том окопе, на который были направлены многие стрелы; потому что бесы одолевали его и боролись с ним, и он в одиночку противостоял этому. Вот это было страшно, и мы, насколько могли, помогали ему делать в жизни практические шаги, которые, может быть, трудно делать человеку, занятому творчеством. Но Волков стоял на том крае, на том рубеже, который был для нас недоступен и непонятен. Он там и сегодня.

Володя вне времени. Он написал столько, сколько должен был написать. Господь ему дал времени ровно сколько нужно. Наступила новая эпоха. Волков занял собою тот промежуток, когда Россия стояла на безвременье. Он начал с того, что поднял нас песней "Православные", и завершил так: "Матушка Русь, нам другую не надо". Володя выполнил свою миссию.

А наша задача очень проста, очень понятна – свидетельствовать о Волкове: рассказывать о нём, давать слушать его песни, показывать фильмы. Я иногда даю человеку записи Волкова и жду от него какой-то реакции.

А если её нет, то есть если человек непробиваем этими песнями, не понимает того, о чём говорится в них – значит, ему тяжело, значит, у него не в порядке с душой, истерзана она...

Очень хочется, чтобы его близкие: дети, семья, мама – чтобы вы поняли нас, всех тех, кто радуется и гордится своей близостью с Володей. Простите нас за то, что мы не всегда могли помочь ему в сложных для него и для вас ситуациях, простите нас за то, что мы не смогли, может быть, сделать чего-то такого, что облегчило бы его земную жизнь. Я очень надеюсь, что наша любовь к нему, как к великому русскому человеку, гению русской поэзии, русского слова, – что эта любовь извиняет нас и, может быть, поможет вам в той жизни, которой вы живёте сегодня.

Дай Бог, чтобы мы постарались как можно более полно рассказать и показать всем живущим в России сегодня, что действие творчества Владимира Волкова продолжается, что он продолжает спасать своими песнями наши души.

Дай Бог!

С этого времени пошёл отсчёт новой гастрольно-просветительской деятельности, а в промежутках между поездками Владимир принимает участие в восстановлении храма Софии Премудрости Божией.

Далее (стр. 60)

После 1993 года моя судьба была уже неразрывно связана с Володей Волковым, его песнями и с Православной Церковью. Именно благодаря ему я занялся распространением православной литературы, именно он познакомил меня с большинством людей, общение с которыми наполняет мою жизнь смыслом и радостью. С ним мы ездили по просторам России в миссионерских поездках Фонда святого апостола Андрея Первозванного и проводили множество встреч с соотечественниками. Его заворожённо слушали и заключенные в колониях, и солдаты в воинских частях, и ветераны многочисленных военных конфликтов, и люди творческих профессий, и чиновный люд. Общение после выступлений со столь разными аудиториями давало Владимиру новые впечатления. Рождались новые песни.

В поездках по стране появлялись новые песни, написанные вдохновенно, с радостью о красоте и болью за неустроенность родного Отечества и его граждан. В одной из таких поездок Владимир встретил главного собирателя его творчества, заслуженную артистку России Наталью Пярн. Её усилия и поддержка А.В.Мельника позволили выпустить сборник из трёх дисков: "Моя песня – на светлую чашу весов", "В той области небес", "Горит свеча".

Далее (стр. 77)

Миссионерская поездка "За Веру и Верность", организованная Фондом святого апостола Андрея Первозванного в августе 2001 года, подарила мне встречу с уникальным творчеством Владимира Волкова. С тех пор участие в его судьбе стало смыслом моей творческой жизни. Мне довелось не только слушать дивные песни Владимира, но и работать с ним на записях и подготовке его альбомов к изданию. За этот короткий период было записано и издано около 100 песен.

Красота поэтического слова Владимира, неповторимое авторское исполнение завораживают, заставляют меня возвращаться к его песням снова и снова, и каждый раз я ещё больше проникаю в глубину философского смысла, заложенного в удивительной поэзии автора.

1 сентября 2001 года. Миссионерская поездка, маршрут которой пролёг через всю нашу страну, подходила к концу. Оставив позади тысячи километров, поезд, который почти месяц был нашим домом на колесах, приближался к Москве. Перед глазами за окошком плыли поля, леса, деревни, изумрудные луга, пока не тронутые дыханием осени – щемящие картинки Матушки-Руси.

Тогда я ещё не только не слышала знаменитую Володину песню "Матушка Русь", а вообще не представляла себе, какой неуправляемой стихией ворвётся в мою жизнь его творчество, да и сам Владимир со своим немереным талантом и абсолютной непредсказуемостью, вызывавшей в равной степени то восторг, то отчаяние.

В течение всей поездки на концертных площадках мы почти не пересекались. Работали в разных местах и в разных жанрах. Я со своей группой показывала литературно-музыкальные спектакли о жизни и творчестве А.С.Пушкина и о Великой Отечественной войне, Володя с гитарой давал сольные концерты. Иногда он брал гитару в купе поезда. Совсем ещё неосознанно прислушивалась, отмечала, что он ни на кого не похож. Все потрясения были впереди.

Проехали Ярославль. Я поставила на стол диктофон и попросила Володю записать на память несколько песен. Это была наша первая запись под стук колес. Потом я буду делать это много раз, чтобы на всякий случай сохранить только что написанную песню или записать репетицию будущего концерта. Творческий процесс был всегда неожиданным: Володя вдруг останавливался, бросал на середине песню, которую готовил к концерту, и увлечённо "гонял" только что сочинённый набросок новой.

Таких архивных записей у меня сохранилось довольно много.

Володя спел "Голубое с белым", "Снежок", "Кругом белым-бело" и "Светило" – песню, рождённую в этой поездке у нас на глазах...

Ну вот и платформа Ярославского вокзала. Москва, которая почти мгновенно разлучила всех участников этой миссионерской поездки, оставив в душе грустное чувство, характерное для окончания любого хорошего дела. А миссионерская поездка "За Веру и Верность" была, несомненно, делом добрым и хорошим.

Имея за многие годы большой опыт различных гастролей, я знаю, что люди, объединённые общим делом, одной целью на 20–25 дней маршрута, с грустью расстаются, обмениваются телефонами, уверяют друг друга, что обязательно встретятся снова, но чаще всего это происходит очень не скоро или не происходит никогда. Но эта поездка оказалась поистине судьбоносной.

"...В перекрестье света – перекрестье судеб..."

Недели через две наш руководитель и давний друг Володи Александр Никифоров дал мне две кассеты его песен. Одна из них называлась "Молодость", другая – "За окошечком Русь".

– Не потеряй, перепиши, если захочешь, и верни в ближайшее время, – строго сказал Никифоров.

Конечно, переписала, и не один раз: для сына, для близких друзей. Записи были в основном домашние, приходилось прислушиваться, чтобы вникнуть в глубокий смысл Володиных текстов. А они поражали всё больше и больше.

14 октября 2001 года.

"...Праздник Покрова на Руси...".

Володя неожиданно позвонил и приехал в гости. Но это был уже совсем не тот Володя Волков, с которым мы общались в поезде. Мне показалось, что я знаю его столько лет, сколько тем песням, которые я слушала на кассете с надписью "Молодость"... Вдруг – это был вечер неожиданностей! – приехал мой сын Михаил, который тоже был в составе нашей бригады и впоследствии очень проникся личностью Владимира. Несколько лет их объединяла творческая дружба. Миша писал небольшие рассказы, которые нравились Володе, и он на них отвечал песнями. Или наоборот, бывало, Володины песни вдохновляли Михаила. Получались целые композиции: "Веничек берёзовый", "Красно-зелёные перцы" и другие.

В этот день Володя, как обычно, пел, – пел много, пел самозабвенно, как для близких, родных людей, какими мы и стали для него на все последующие годы.

Приближались детские каникулы. А это означало, что из Бегощи в Москву приедут Володины дети, которых я тогда ещё не знала, но много о них слышала. Володя попросил меня обеспечить им "культурную программу". Первое посещение театра "Содружество актеров Таганки", где работает мой сын, оказалось не последним. В дальнейшем на детские спектакли, на ёлки в Центральный Дом Российской Армии с Алёшей и Андреем, на взрослые – с Настей и Алиной Володя ходил неоднократно. Это были нечастые счастливые мгновения его общения с детьми.

Вскоре осуществили первую попытку записи Володиных песен на студии, где работал друг моего сына. Желающих послушать Володю после наших восторженных рассказов оказалось много. Все собрались в аппаратной. В тот день Володя записал около двадцати песен. По качеству запись была не очень удачная и не имела дальнейшего продолжения, но этого было достаточно, чтобы открыть ещё целый пласт Володиного творчества, благодаря чему и родился наш литературно-музыкальный спектакль "Матушка Русь". Володя с радостью откликнулся на предложение подготовить спектакль об истории России, репетировал с вдохновением.

Такой новый для него жанр был ему интересен. Несколько песен написал для спектакля специально: "Кавказский крест", "Третий тост". Литературные произведения, исполняемые мной, органично сплелись с Володиными песнями, которых в спектакле было семнадцать. В начале декабря 2001 года весь материал записали на диктофон и дали послушать руководству Центрального Дома Российской Армии. Тут же поступило предложение вылететь со спектаклем в Чечню. Володя с готовностью сказал: "Да побывав там, у ребят, я столько ещё напишу !" Перед Новым годом два дня подряд в сопровождении двух офицеров выезжали на военный аэродром "Чкаловский", но по погодным условиям вылет не состоялся. Тогда предложили показать спектакль работникам аэродрома. Подключили аппаратуру, собрали людей, сыграли. Это была наша премьера! И это был конец 2001 года.

Впереди будет ещё много наших спектаклей, записей на студии, изданных кассет, дисков, триумфальные Володины концерты в Политехническом и Храме Христа Спасителя, ещё будет много восторга и много отчаяния... До 17 ноября 2005 года оставалось ещё почти четыре года.

А пока мы радовались успеху и огорчались, что опять нелетная погода. Командировка не отменилась, и после Нового года были ещё две попытки вылететь в Чечню. Но и они не увенчались успехом. Моздок упорно не принимал, обледенела полоса.

Мне ранее приходилось бывать в Чечне трижды. Похоже, в четвёртый раз нас Бог от чего-то хранил.

В течение зимы и весны 2002 года мы играли наш спектакль перед самой разной аудиторией: в школах, училищах, санаториях, для ветеранов Великой Отечественной войны. Когда Володя был в ударе, в хорошей форме, он неизменно вызывал восторг. Иногда по причине его нездоровья спектакли приходилось отменять. Но потом был снова восторг и снова успех. За 2002 – 2003 годы литературно-музыкальный спектакль "Матушка Русь" показали более пятидесяти раз. И везде интересовались записями Володиных песен. Но порадовать зрителей было нечем. К счастью, на одном из спектаклей оказался замечательный звукорежиссёр Янис Сурвилло, который впоследствии и стал хранителем всего записанного бесценного песенного материала Владимира.

В апреле 2002 года состоялась первая запись в студии Яниса Сурвилло.

За одну смену Володя записал шестнадцать песен. Столько же раз менялось его настроение! Каждая удачно записанная песня вызывала бурную радость, каждый сбой грозил укладыванием гитары в чехол и прекращением работы над записью. За время работы мы с Янисом успешно освоили роли как восторженных почитателей, так и психологов-утешителей. И тем не менее работа над альбомом "В той области небес" была завершена. Двадцать четыре песни. Одна другой сильней!

Июнь 2002 года. Я уже целый час сижу напротив Володи и слушаю, как он звонит по телефону всем друзьям, и, как ребёнок, который скоро должен получить самый желанный подарок, сообщает о том, что завтра выходит тираж его альбома "В той области небес". Это дорогого стоило. Из Бегощи приехала жена Володи Лиля с сыном Алёшей, и мы вчетвером поехали на машине получать тираж. Это было начало. Потом и этот альбом, и все другие будут изданы и в кассетах, и в дисках, и неоднократно, – но этот, полученный 25 июня 2002 года, был самый дорогой! Он был наш первый!

Осенью 2002 года нас пригласили со спектаклем "Матушка Русь" в Центр Славянской письменности и культуры. Спектакль прошёл успешно.

Володю окружили зрители. Я не могла нарадоваться, наблюдая за тем, как Володя с удовольствием подписывает своим почитателям свою пока ещё первую кассету...

Может быть, среди читателей этой книги окажутся те, которые в тот день унесли с собой кассету с Володиным автографом.

Как-то отец Володи, Григорий Николаевич, дал мне старую кассету "С молитвой о России", а Александр Владимирович Никифоров – такую же, с обложкой, сделанной на ксероксе: "Не отыми Покрова". Это было ещё одно потрясение. Вместе со звукорежиссером Янисом Сурвилло, оцифровав и очистив звук, мы подготовили новый альбом "Моя песня на светлую чашу весов". Для Володи это был сюрприз. Прослушав "мастер", он заплакал, сказал, что так уже никогда не сыграет. Запись начала 90-х годов вернулась к жизни накануне творческого вечера Володи в Политехническом.

22 ноября 2002 года. Творческий вечер в Политехническом.

Кинокадры из фильма Антона Васильева "Голоса Ветлуги", где молодой Володя поёт свою песню "Келья моя".

Участие Татьяны Петровой с ансамблем "Калина красная" и в первую очередь сам автор создали неповторимую атмосферу доброты и духовности, которые всегда бывали на концертах Владимира Волкова.

Кассеты "В той области небес" и "Моя песня на светлую чашу весов" в фойе шли нарасхват.

Весной 2003 года продолжаем играть спектакль "Матушка Русь", записываем и выпускаем ещё один альбом "Горит свеча".

Осенью 2003 года началась усиленная подготовка к юбилейному творческому вечеру. Фондом святого апостола Андрея Первозванного и Центром Национальной Славы России изданы три диска, прекрасная афиша, красочные буклеты. Мне довелось заниматься сценарной подготовкой вечера и участвовать в нём.

25–26 ноября 2003 года. Юбилейные творческие вечера в Зале Церковных Соборов Храма Христа Спасителя. Я думаю, что многие читатели, которые возьмут в руки книгу о Владимире Волкове, были на этом юбилее. К счастью, сохранилась полная видеозапись. Приём полуторатысячного зала описывать невозможно.

Награждение Владимира медалью Русской Православной Церкви Преподобного Сергия Радонежского 1 степени, восторг зрителей, аплодирующих стоя, море цветов – всё это было незабываемо.

Вскоре после юбилейного вечера трагически погибла жена Володи. Полгода спустя он впервые выходит на сцену.

Клуб "Эстакада". Конец мая, выходной день, дачные заботы. Народу в зале мало, но по эмоциональному накалу это был, мне кажется, один из лучших Володиных концертов. Некоторые песни исполняются впервые. Они написаны в память о погибшей жене и позднее вошли в четвёртый диск "Наша жизнь – слишком тонкая нить...". В этот же диск вошла очень красивая песня "Дом мой на горе", и мне не без гордости хочется рассказать историю её создания. Обычно, когда песни готовились к записи, я уже их слышала или лично, или по телефону. Володя умудрялся расположиться у телефонного аппарата так, что прекрасно было слышно и голос, и гитару, причём это могло происходить в любое время суток – главное, в тот момент, когда песня только родилась. А песню "Дом мой на горе" я не слышала.

Чтобы не ошибиться в словах новой песни, Володя попросил меня держать текст перед его глазами. Звукорежиссёр Янис Сурвилло настроил микрофон, Володя в наушниках. Запись началась. В середине песни я уже не могла сдержать слёз.

Они беззвучно капали прямо на текст. Я сразу поняла, что песня посвящена моему сыну Михаилу, а точнее дому, который он построил в 2003 году. Надеюсь, дом будет стоять многие лета, получив такое дивное посвящение. В июле 2004 года в этом доме Володя гостил у нас с сыновьями почти целую неделю.

В памяти возник ещё и такой эпизод. 30 июня 2004 года. Свадьба моей дочери Маши. Всего на полчаса Володя с сыновьями подъезжает на машине к ЗАГСу, чтобы поздравить молодых. Вручает Маше огромный букет роз. До сих пор не можем себе простить, что при наличии фотоаппаратов никто не догадался запечатлеть этот момент. Машу и её мужа Сашу Володя хорошо знал, они тоже были участниками той незабываемой поездки.

Через полтора года на вечере памяти Саша споет Володину "Атаку".

Апрель 2005 года.

Я веду презентацию четвёртого диска "Наша жизнь – слишком тонкая нить..." в Православном кафе.

Аудитория камерная, но всё тот же восторг и душевная теплота царят в зале. Кто-то из зрителей говорит Володе: "Только, пожалуйста, не пропадайте !" Володя с улыбкой отвечает: "Куда я денусь?!".

В этом Православном кафе будет назначена презентация пятого диска "Не испачкавшись во лжи" на 2 декабря. К великому сожалению, она не состоится. А вместо неё в этом же Православном кафе люди соберутся на вечер памяти 26 декабря на сороковой день. И снова в зале, как на Володиных концертах, будут слёзы, будут люди говорить добрые и горькие слова, будет чёрный бархат с приколотыми рукописями Володиных текстов, будет стоять его гитара, а на экране кадры из подготовленного нами фильма – фрагменты его выступлений за эти четыре года...

И будет невозможно смириться с тем, что отныне Володин голос будет звучать только в записи. И вскоре увидит свет и пятый диск, к сожалению, без последних новых песен, и диск "Избранное", где собраны самые красивые светлые песни из всех пяти альбомов, и альбом военных песен "Не звони, колокол, к беде", о котором Володя мечтал ещё при жизни, только всего этого уже не увидит Володя...

Июнь 2005 года. Записываем пятый диск "Не испачкавшись во лжи" Новых песен на полный диск не хватает. После долгих уговоров Володя соглашается восстановить некоторые песни из раннего творчества:

"Не испачкавшись во лжи", "И на звенящей ноте", "Отчего стала белой трава". К старому материалу Володя возвращался неохотно, но когда слушал эти песни в хорошей записи, всегда радовался. Так происходило и с прежними альбомами. Но всё-таки больше всего его всегда увлекала новая идея. Иногда он говорил: "У меня строка пошла...". В этот момент его ничто больше не интересовало. В ближайшее время можно было ждать очередной шедевр.

Володя предоставил мне полную свободу в построении его альбомов, в определении названий их и даже названий отдельных песен по смысловой строке. Этим я всегда занималась с упоением.

14 ноября 2005года.

Последняя встреча. Мы не виделись почти полгода – правда, созванивались; и по телефону Володя показал две новые песни. В одной из них запомнилась строка: "Мне из детства приснилась река, в ней был берег один...", в другой – "Всё ещё будет, всё ещё будет, горькие язвы души сердце забудет..."

При встрече я отдала ему рабочий вариант "мастера", чтобы Володя прослушал и внёс коррективы. Песню "Этот мир не без добрых людей" он отредактировал и собирался переписать. Договорились о записи новых песен на 21 ноября. Она не состоялась. В этот день Володю хоронили.

На этом хронологическое повествование четырёх лет заканчиваю. Если читателю оно показалось излишне длинным и подробным, прошу заранее меня простить. Всё еще слишком свежо в памяти...

Спектакль "Матушка Русь" теперь живёт в виде моего моноспектакля, а все семнадцать песен Володи звучат в авторском исполнении с использованием видеоряда, подобранного к ним.

Весной мне позвонили из Калужской Свято-Тихоновой пустыни, поинтересовались, где можно приобрести диски Владимира Волкова, и пригласили туда со спектаклем "Матушка Русь". На полгода со дня кончины Владимира, в мае 2006 года, спектакль был там показан в память о нём.

Там мне рассказали, что ещё несколько лет назад, снимая видеофильм о Калужской Свято-Тихоновой пустыни и прослушав кассету "Моя песня – на светлую чашу весов", авторы настолько были покорены песнями Володи, что включили их в этот фильм.

После спектакля я подошла к деревцу возле храма и увидела табличку: "Посажено архиепископом Калужским и Боровским Климентом в 2004 году".

А в 2003 году на юбилее именно он вручал Володе высокую награду... В Калужской Свято-Тихоновой пустыни творчество Владимира Волкова хорошо знают и любят, и всегда обращаются к Богу с молитвой о нём. И таких мест на Руси становится всё больше и больше.

Разъездная жизнь не способствовала укреплению здоровья, и оно потихоньку подтачивалось.

Трагедия 2003 года, унесшая жизнь жены Лили, окончательно подорвала духовные и физические силы Владимира. Песни, написанные в то время, проникнуты тоской по утраченной земной любви и размышлениями о бренности телесного бытия. Четвёртый диск – это крик боли. Кризис длится больше года. Летом 2005 года Татьяна Юрьевна Петрова и Галина Владимировна Пугачёва помогают Володе поселиться при Борисоглебском Аносинском монастыре, где он исполняет послушание, работая садовником. Здесь сбылось многое из того, о чём он писал в стихах и пел.

    ...Посажу яблоньку, тонкий саженец-веточку,
    Посажу вишенку, пусть живут рядышком...

    * * *

    Мне бы только уйти в эту ширь –
    В ту, что зорко от нас стерегут.
    Глядь, и встретится тот монастырь,
    В коем сжалятся и постригут...

Здесь сбылось и его пророчество о собственной судьбе.

    Возле храма погост, там и место моё.
    Позабыв все свои дарованья,
    Избегу суеты – да по тропочке в храм,
    Чтоб успеть к своему отпеванью...

Далее (стр. 86)

Его отпевал мой племянник, отец Димитрий Рощин, говорил, как всегда, хорошо, горячо, неформально, и немного, что вполне естественно, под своего духовника. Но – по молодости – не понимая того, что Володя не мог жить иначе. Но – не будучи уже более художником – не чувствуя того, как живёт и почему дышит настоящий художник. Владимир Волков жил болью за свой народ и свою страну, болью непреходящей, неизбываемой. Это был его кислород, его алкоголь, его бензин. Он верил в Бога, в Православие, верил несомненно, но он не верил в наше будущее. На земле. Ему было горько, всегда ему было горько, и эту горечь надо было заливать другой горечью. Этого не поймут те, кого не жжёт постоянно этот страшный огонь. Владимир своими песнями привёл к Богу и к вере и к Церкви больше людей, чем иной церковник оттолкнул их от них своими баснями и делишками. Его убил дьявол, как всех, через человеков. Володя знал обо всём наперёд. И в этом, как во многом другом, он был солдат. Он не был интеллигентом, он был часть простого русского народа, и в этом его особая сила, – та, что была у Есенина, у Рубцова, у Шукшина.

Это обстоятельство нас ничуть не разъединяло, скорее – наоборот. Моего отца, поэта Сергея Васильева, он очень уважал: когда я жил у Володи летом 2002-го, он прочитал весь его том издания 1948 года, благословенного послевоенного, послепобедного года. В музыке я мало понимаю, но мне кажется, что глубокому восприятию песен Волкова мешают рудименты мелизмов а-ля Макаревич. Но в остальном его искусство было подлинно народное. Мой сын услышал у меня в машине Володину песню и чуть не кричит: Это кто? – Кто, отвечаю, – друг мой, Волков, покойный, а что? – Оказывается, они там в Берлине, – те, которые хотят быть русскими, – песню эту чуть ли не как гимн почитают.

Его поэзия эсхатологична, то есть обращена к концу света, к его ожиданию. Он так был настроен, что этот конец будет скоро. Однажды в Перми на заводе бетонных конструкций паримся в бане, а он: "Вы что веселитесь, не понимаете, что ли, что мы уже отсюда живыми не выйдем?" Или было под Красноярском: Владимир встретился с монахом и взял у него благословение на возвращение домой, а этот монах ему сказал: откуда вам знать, что вы вернётесь? И вот он всё время потом только и думал о том, что не вернёмся. А было это в 1996 году, в декабре...

Вот, слава Богу, слушаю его диски и поражаюсь, сколько в них правильных, ярких образов, какие есть удивительные строки, рифмы, и ведь ими он буквально фонтанировал, это был талант, безусловно. Но главное, что он жил как писал, и писал как верил. Главное – это искренность. "Богородицы Лик утешает", – он пел, и я знаю, что так и было у него на душе. Или про калибр патронов к "Калашникову" он пишет, я даже не знаю – что, хоть я целый год с автоматом проходил, но не стрелял как он. Однажды в воинской части в Приморье нам дали пострелять боевыми по сопкам из всего, что у них там было, из противотанковых, из ещё каких-то, и я ему на удивление его обставил по всем, но кроме автомата, тут уж он оказался сам "в десяточку" весь.

Едем в поезде от Хабаровска к Владику, я ему свои стихи читаю, про то, что "я на посту не застрелился", и вдруг он оживляется весь: "Вот-вот, точно, и я тоже – нет, это мы молодцы, это нельзя, чтоб самим!" А вот если тебя, то можно, значит! Он зарабатывал на жизнь семье тем, что "бомбил", то есть частным извозом занимался. А потом уехал в деревню, которую он, москвич, полюбил как родную. Он думал, что будет жить, как первые христиане в первом-втором веке жили.

Есть песня про дом, который он построил, а живут другие. Это бывает чаще, чем кажется. Построить дом – это серьёзное испытание, не все выдерживают, если не воруют. А он не воровал, он и на тракторе, и на КАМАЗе, и старостой церковным, и родителем четверых детей и любящим отцом. А тут ещё муза покоя не даёт, не отпускает. А молиться и писать песни – это разные вещи, эти два начала рвут душу надвое. Но он с собой боролся честно, долго. Он был мученик, по моим меркам святой. Он страдал очень, больше многих, потому что страдал всегда, постоянно, боль его не отпускала, и не находил себе места. Помню наш последний разговор по телефону. Я ему звонил попросить написать предисловие к моей новой, третьей книге стихов, которая готовится сейчас в Нижнем Новгороде. "Почему я?" – он спросил. "А кто? – отвечаю, – ты мне ближе всех, и ты лучше всех". Я правда так думаю, хоть он поэтом себя не считал: дескать, у него не стихи, а песни, то есть тексты к музыке. Но я считаю и его, и Высоцкого, и Талькова, и Окуджаву – поэтами. Рубцов ведь тоже пел свои песни, это нормально. Поэзия и родилась на земле как песня. Он обещал мне написать, но я как всегда опоздал. На том свете обсудим.

Не знаю как с другими, а вот с Володей Волковым, я уверен, что мы встретимся. "В той области небес", как он пел. Он эту песню мне посвятил, а потом переподарил её Игорю, тот выпросил на свой день рождения, и тогда уж он мне посвятил другую, где про "крепкий царский венец". Ну, а я его постоянно в своих стихах цитирую, например: "А всех любить – без этого не можно!" Или: "Только вечность должна быть на наших часах!" Ещё хочу сказать, что он мне говорил, что его жена, Лиля, меня почему-то любила, из его друзей отмечала особо, мне это очень дорого. Наверное, за то, что я очень хотел, чтоб они соединились. Мы с ней по телефону говорили, когда она умирала в больнице, а Володя у неё в палате жил и ухаживал за умирающей. Она еле говорить могла, но взяла трубку.

Удивительно, что в Аносине Володина могила, рядом с могилой моей матери, Олимпиады Витальевны Макаренко, а стало быть, и около моей могилы. То есть мы и на этой земле рядом будем, и на той, Бог даст, хоть я, конечно, не достоин ни того ни другого.

Жизнь, которая, казалось, вся ещё где-то там, впереди, вдруг, в один ужасный вечер – оказалась позади. Во всяком случае, для Володи.

Почему-то есть такое чувство, что его тоже убили, как многих русских поэтов. Пушкина, Грибоедова, Лермонтова, Гумилёва, Есенина, Павла Васильева, Рубцова, Талькова. Самоубийства Маяковского, Цветаевой, Шпаликова – это, по сути, тоже убийства, только медленные, постепенные. Таковы же смерти Блока и Хлебникова.

По моим сведениям, убийствами можно назвать и смерти Высоцкого и моего отца Сергея Васильева. Последняя смерть в этом ряду – убийство в Козельске Коли Мельникова.

Прости, читатель, мне этот долгий и, увы, хорошо тебе известный, хоть и неполный, перечень, но его упоминание здесь неслучайно. Сама по себе эта мысль не приходила мне в голову, пока я не увидел лица покойного в гробу.

Я даже написал накануне стихи памяти, в которых были такие строки:

    И от губ не исходит пара,
    Ветер волосы шевелит...
    Как он прожил земное яро,
    Так покойно он и лежит.

Но покоя-то как раз и не было на лице, оно всё было преисполнено борьбой, то ли с дьяволом, то ли с людьми, то ли с самим собою. Володину смерть ждали, и вроде бы были к ней готовы. Не один раз. И не однажды он сам говорил, что хочет уйти в мир иной. И всё равно, как всегда, кончина его – преждевременна для нас.

Стало ещё темнее и пустее в этом странном тёплом ноябре, ещё грустнее. Но остались с нами его песни, и его неистребимая вера в будущее, которого не надо предугадывать, ибо у Бога нет мёртвых, у Бога все живы. А Володя – человек Божий.

Владимир Волков умер 17 ноября 2005 года и похоронен на кладбище близ Борисоглебского Аносина монастыря, в котором провёл последние месяцы своей жизни.